Руководитель Центра перспективных исследований (Киргизия) Сергей Масаулов рассказал в Бишкеке обозревателю «Русской Планеты» о том, чем живет сегодня бывшая советская республика и какие перспективы ждут всю Центральную Азию в ближайшем будущем.

— Как можно кратко охарактеризовать сегодняшнюю политическую и общественную ситуацию в Киргизии?

— Двумя словами — «стабильная нестабильность». В том смысле, что нестабильность стала базовым трендом для страны. Несмотря на то что в последние годы не происходит резких вспышек, как было раньше, и вроде бы избран и работает парламент. Но ни одно правительство не может усидеть больше года, невозможно реализовать даже среднесрочные планы. Следующий премьер приходит, созывает новое правительство, и они начинают как с чистого листа и как будто бы ни за что отвечают. Нет какой-то преемственности в правительственной власти.

Наша особенность в том, что в общественно-политическом смысле страна совершенно четко делится на различные группы людей – есть не только региональное разделение, но и групповое. И эти общественно-политические группы, я бы их назвал даже доменами, ведут борьбу между собой. И сейчас, за год с лишним до президентских выборов, уже началось достаточно жесткое противоборство за этот пост.  Дело в том, что каждая из этих групп зачастую — это большая семья, очень часто речь идет о родовом или региональном объединении. Это люди, которые, договорившись действовать вместе, ставят перед собой задачу выхода на самые вершины власти. В этом плане это классическая политическая борьба, но эта конкуренция из политической сферы корнями уходит в экономическую структуру. Каждая из крупных групп контролирует какой-то вид некой, условно экономической (потому что экономика у нас не очень пока развита) деятельности.

Следующая очень опасная вещь — в очень сложном положении находится правовая сфера. Суды не заработали как средство формального и одновременно легитимного решения конфликтов. По подсчетам нашего Центра перспективных исследований, от 60-70 % конфликтов, включая деловые, решаются не в судах, а в специальных структурах, проще говоря, в объединенных преступных группировках. Поэтому правоохранительные органы, силовые структуры тоже оказываются под постоянным давлением, подозрениями в коррупции, у них низкие зарплаты. И, например, как и во многих странах, представители дорожной полиции выходят на дороги не регулировать движение, а дополнительно зарабатывать.

Плюс к этому — ухудшающаяся и сложная ситуация в образовании. Молодые люди учатся чтобы получить корочку, а не профессию, которая позволяла бы им конкурировать на рынке труда. Значит, можно не ходить на занятия, а диплом купить — еще одна коррупционная зона, уже в образовании. Снижается уровень преподавания, студенты не получают знания, и вся система образования рушится. Люди, получив диплом, начинают крутиться: «Где я буду работать?» И тут используются знакомства и родовые связи.

Все это тоже создает стабильную, как процесс, нестабильность в самом обществе.

— Описанная вами ситуация сложилась после распада Советского Союза или все эти проблемы были и раньше?

— Ситуация усугубилась именно после того, как Советский Союз исчез. Наше самостоятельное развитие оказалось внутренне противоречивым. С одной стороны, достижения действительно есть — независимая страна, суверенитет отстояли, даже несмотря на две «цветные» революции.  Мы идем своим путем, в отличие от других стран Центральной Азии, у нас осуществляется попытка реализовать демократию. Но все режимы у нас патримониальные и ориентированные на одного лидера. Наша демократия — это попытка заключить договор неких элит о передаче власти друг другу.

При этом все попытки реализации западных проектов в постсоветский период здесь не дали своих результатов. Только в развитие гражданского общества в Кыргызстане США вложили за годы независимости около 2-х миллиардов долларов. Но парадокс в том, что, вложив такие деньги, они не получили искомого результата. Они же хотели страну оторвать от соседей и сделать территорией, на которой возникало бы некое новое движение, противоположное общей логике Центральной Азии. Это был бы спроектированный хаос, препятствующий развитию взаимосвязей между Китаем и Россией. Кстати, одна из целей переворота 2005 года была именно в этом.

— Почему американская стратегия не сработала? Российских НПО же здесь в разы меньше, и, как правило, они появились недавно?

— Иностранное влияние оказывается очень большое — 17 000 НПО, все они на западных грантах. А Россия не работала в этом направлении. Реальную угрозу осознали только после того как начались украинские события. Сегодня началось движение в виде НПО или каких-то аналитических центров и СМИ.

С другой стороны, у нас есть американский университет, 2 турецких университета, 20 турецких лицеев, кувейтский университет, у нас чего тут только нет. А вот не срабатывает. Потому что, во-первых, остался самый важный для России эффективный инструмент — абсолютное преимущество российских телевизионных каналов. У большинства населения страны российские программы и сериалы пользуются невероятной популярностью. И, кстати, это один из базовых моментов сохранения русского языка здесь.

В селах русский язык упал, конечно, его просто не преподают. Но вот данные наших  исследований: на юге Кыргызстана, где вообще не преподают русский язык, проводился опрос. Выпускникам 10-11 классов задавался вопрос: «Чему бы Вы сейчас хотели обучиться, для того чтобы в дальнейшем успешно конкурировать?» Первое, что они называют, причем массово, близко к 80%: «Нам надо научиться русскому языку. Потому что это позволит работать в России, а также в дальнейшем выбрать ту или иную образовательную программу». И что мы видим на юге? Местное самоуправление, уже не оглядываясь на бюджет, начинает вводить курсы русского языка и люди охотно идут туда.

Второе. У нас нет такого пафоса противостояния России или русской культуре, как на Украине. А есть наоборот, некая комплиментарность, даже в поговорках киргизских она прослеживается. С кем быть, с кем интегрироваться — конечно, с Россией. Это естественный выбор. При всем при том, что здесь значительное количество инфраструктурных китайских проектов: дорожных, энергетических. Но все равно ориентация Киргизии — на Россию.

— А как настроены в своей массе вышеупомянутые общественно-политические группы?

— В основном они все пророссийские. Они могут делать какие-то резкие заявления, но во многом это будет политической игрой. Достаточно лишь привести цифры. Только с 2011 года по 2015-й выпадение из федерального бюджета России в связи с тем, что российские ГСМ (горюче-смазочные материалы) сюда поставляются без пошлины — 1,8 млрд долларов. Более того, был момент, когда Россия просто закрывала глаза на то, что отсюда ГСМ перепродавали в Таджикистан и Афганистан, зарабатывая на этом деньги. Бог с ним, пускай, лишь бы выжили. Даже такое было. Прекращение поставок беспошлинных ГСМ — это сразу же гибель страны.

Второе. Трудовые мигранты привозили из России в год в среднем где-то 2 млрд долларов, которые составляли 31 % ВВП страны. Это данные на 2013 год. Потом, конечно, в 2014-м и 2015-м начался кризис в России. За прошлый год — примерно 1,2 млрд. На этот год оценочные объемы — где-то 900 млн в год, это мало. Но, с другой стороны, произошло следующее: когда мы вступили в Евразийский Экономический Союз, положение мигрантов из Киргизии в России стало совершенно иным.

То есть в этом смысле исторический выбор уже состоялся и никак его не повернуть. Есть, конечно,  группы людей в элитах, которые стоят на антироссийских позициях. Они обычно работают с американскими проектами, например, под эгидой «борьбы с коррупцией».

— Киргизия свой исторический выбор сделала. Но как объяснить скептикам внутри России, почему, грубо говоря, нам нужна Киргизия в ЕАЭС?

— Экономические аргументы отодвинем в сторону, потому что у нас экономики пока нет, она только формируется. Но это не экономический вопрос, а политический. Кыргызстан находится в одном из важнейших мест Центральной Азии. Это междумирие между Китаем и остальной Центральной Азией с выходом на Россию. Если вдруг Кыргызстан становится антироссийским, например, здесь приходят к власти исламистские силы, то далее через Казахстан угроза докатывается и до России и возникает прямая угроза слома России по Уральскому хребту. Такой Южный фронт. Американцы сейчас открыли западный фронт на Украине, им не хватает еще Белоруссию перетащить туда, и есть юго-западный — Сирия.

Интерес России в том, что эта земля очень важна в перспективе: Кыргызстан вместе с  Таджикистаном владеют 7 с лишним процентами водных запасов. Вода будет валютой мира в будущем. Байкал — это 20 % всех богатств всего мирового запаса воды. У нас — 7 %. Сейчас в связи с изменением климата тают ледники, воды становится ощутимо меньше, а для  Центральной Азии это прямой повод к войне, которая может начаться уже к 2025-2030 году. Соответственно, российское присутствие здесь — единственный шанс удержать Центральную Азию от масштабной водной войны, которая будет катастрофой и для России, потому что через степи Казахстана она доберется и до нее. Поэтому если Россия хочет нормально жить, ей надо удержать Центральную Азию. 

Тем более, что все страны этого региона фактически все равно живут в постсоветском формате, культурно и ментально очень отличаются от всех, кто живет за Пянджем. Большая Центральная Азия вместе с Афганистаном и Пакистаном — полная иллюзия американцев, ее не будет. Тем более есть другой хороший формат — ШОС, в котором решаются проблемы границ и вопросы безопасности, а в перспективе это и экономические, в основном китайские, инфраструктурные проекты. Центральная Азия для России — это и есть то, за счет чего Россия геополитически, геоэкономически и геокультурно двигалась в мире последние полтора века. России абсолютно необходимо присутствие в Киргизии и Центральной Азии.

— Мы начали с разговора о стабильной нестабильности в Киргизии, и Россия здесь является главным стабилизирующим фактором. Что она может сделать, чтобы получить более устойчивого партнера и соседа?

— Россия уже делает все необходимое. Во-первых, это поставки ГСМ, постоянная поддержка бюджета. Вот только что в марте нам пришло 30 миллионов долларов для закрытия «дыры» в бюджете. Это прямая помощь в сельском хозяйстве на уровне кооперации производств в рамках начинающейся у нас, наконец, реиндустриализации. Единственный, кто может помочь — Россия. Потому что другие страны в этих проектах не заинтересованы. Вот Катар приведите сюда, он скажет: «Что? Производство? Нет, это вы сами. Вот давайте лучше поможем в духовной сфере» — это имеется в виду исламизация. А Россия — абсолютный фактор стабильности в Центральной Азии, и для нас это принципиально важно.

Материал подготовлен при поддержке Фонда Горчакова в рамках «Школы по Центральной Азии – 2016» в Бишкеке

Беседовала Дарья Андреева

По материалам: Русская планета